и окажется, и хорошо если просто головой приложится, а не шею сломает.
— Справа.
— Дело. Веревка тоже с секретом может быть. Так что мы лучше свою спустим. Извини Жозеф, но доверчивые, они наследуют царствие небесное. И быстро. Внизу обнаруживается искомое, не терявшее времени даром — веревку на руках мальчик уже перетер о какой-то выступ и почти выиграл схватку с кожаным ремнем на ногах. Дурачье воистину не сеют: судя по шипению и лихому прыжку, с которым искомое шарахается в угол, пленителей ожидала бы веселая встреча. И связывать его надо совсем не так. И кружку глиняную для вина ему давать — все равно, что горло под острые черепки подставлять.
— Уймись, парень! — тем голосом, что обычно распоряжается в посольстве, говорит Кит. Голос тот же, слова другие. За такое обращение дома и убить могут. Только они не дома.
— Нет в жизни счастья, — отзывается из темноты Уайтни.
— Эт' ты ошибся. Есть. Наверху полно. Ты здесь ничего не забыл?
— Если вы тут, дядюшка, значит, уже ничего, — ехидно вздыхает «племянник».
— Небось ни одного мне не оставили… Кит хмыкает. Те, что были сзади, перебили тех, что были за бочкой — точнее, почти перебили, но при виде каледонцев, притворяющихся армориканцами, предпочли отползти обратно, а двоих подрезанных в переулке оставили. Что там добавили к побоищу каледонцы — Нокс их знает. Может, и просто ушли. Но от засады обидчиков Уайтни остались только кровавые сопли.
— Жадный. Пошли, а то там живых не останется. Ничего мальчик. И по веревке вылез, и руки не дрожат, и Жозефу-будущему-бельмастому поклонился слегка, мол, видел, помню, счета нет. И наверху видно, что убить его не убили, а приложить успели. Так, для порядка, но с усердием. А он не потек, голову на плечах имеет. Нет, хорошо, что я его тогда не убил.
27 сентября, ночь
Его Величество Людовик меряет шагами кабинет, скребет взглядом недавний подарок от городских гильдий — большую расшитую карту, не слишком точную, но замечательно наглядную. Вот Аурелия, а вот ее соседи — дружественное Королевство Толедское на юго-западе, временно дружественная Альба — на северо-западе за проливом, дружественная только против Франконии Дания — спряталась далеко за противником, беспомощная Каледония сидит у Альбы на голове.
Зато на востоке, от южных до северных рубежей — Арелат, на севере — Франкония. На юге — и уже нам не сосед — сомнительная верткая Галлия. Еще южнее переменчивые города италийских земель и союзная — пока что, и родственная, опять же пока что, Рома.
Две войны на суше, которые начались с первой оттепелью, и одна война на море, которая началась еще до того — и закончилась к лету. В прошлом году — тоже три войны, две с Арелатом и одна с Альбой. На будущий?.. король стучит рукой по карте, выбивает из нее облачко пыли и чихает. Опять три? Или четыре? Огненное полукольцо по всей границе, кроме юго-западной с Толедо. На все это нужны деньги, солдаты, пушки, порох, стрелы, луки, лошади, припасы — но они же не бесконечны… не хватает только неурожая или поветрия следующей весной, чтобы все рухнуло. Ну допустим, флот свой за год Франконии не воскресить… Это было зрелище на славу. Вот как вышли они в полной уверенности, что Аурелии им противопоставить нечего — так и умылись, а то, что осталось на развод, из гаваней не высовывается, хотя и это им не всегда помогает. Потому что у Аурелии и правда флот все больше прибрежный, но зато у Альбы, Дании и даже Каледонии — дело иное. И если это иное дело добавить к галерному флоту, то выйдет в самый раз. Вот оно и вышло. Как только Франкония вывела в море боевые корабли — почти сразу им обеспечили достойный прием. Почти — чтобы успели подойти поближе, чтобы не успели попрятаться в гавани. В первый раз франконцы решили, что это какая-то ошибка. Что Дания с Каледонией сговорились — понятное дело, не первый раз. Что Альба Франконии на море первый враг — тоже неудивительно. А вот чтобы все четыре державы одновременно, дружно и слаженно принялись щипать франконские перья… Да, усмехается король, золота и любезностей на это потрачено было немало. Чего стоят Дания с Каледонией, которым пришлось половину зимы разъяснять, что ради такого дела, как очистка северных морей от вездесущих обнаглевших франконцев, можно войти в союз хоть с чертом, не то, что с Альбой. Временно, конечно, да и не сражаться борт к борту, а просто встать на севере так, чтобы ни одна франконская лодчонка не улепетнула за Оркнейи. Плюс золото для каледонского флота, который за годы регентства обветшал. Плюс льготы для датских торговцев, потому что Дания в своих войнах с соседями поиздержалась… Все это, думает король Людовик, сделал я. И увидел я… что было это прекрасно. Даже мерзавцу Джеймсу Хейлзу, каледонскому верховному разбойнику и адмиралу, можно простить, что он живет на свете, за то, что его лоханки не рассыпались, не ушли, а остались, где должны быть, и сделали то, что должны были сделать. И все бы хорошо, только с людьми у северных соседей, суди их Господи не по милосердию, а по справедливости, дело обстоит куда лучше, чем с кораблями. За прошлое лето мы их, северян, много сумели намолотить. Другие бы десять раз подумали — эти в следующем году полезут снова. Непременно. В этом — полезли, а что в прошлом сидели смирно, так это большое чудо. Побоялись, что вновь начнется зараза: свою они с горем пополам придавили, но не хотели подбирать еще и соседскую. Впрочем, могли и прошлым летом внести свою лепту, особенно, когда в Нормандии гуляли альбийцы, а в Шампани — арелатцы. Не ударили. Решили, что на будущий год выйдет еще лучше: ослабленному, еле-еле стоящему на ногах после двух тяжелых компаний соседу ударить в подставленный бок — самое милое дело. Франконская вдовица решила дождаться весны. Людовик опять усмехается. И это было, учитывая, что Франкония и Арелат так и не договорились, ничуть не хуже, чем морская кампания. Не то чтобы арелатский король был набожным католиком, но половина его подданных — католики, тем более ретивые, что вторая половина страны — еретики-вильгельмиане. Так что когда Его Святейшество Папа обратил взор на восток и обнаружил, что католический Арелат обдумывает, не вступить ли в союз с еретической Франконией, Его Величеству Филиппу намекнули, что за снятие интердикта придется заплатить много больше, чем можно получить от